Шон Фейт "Почитание и сомнение: раса, религия и постмодернистский киртан"

Закончив долгий день, полный занятий и попыток прочувствовать клиентов-учеников сквозь гущу ощущений и замешательства, которые кажутся практически вселенским опытом здешнего человеческого бытия, я зажег сухой лист белого шалфея, сбил огонь и неторопливо начал обход зала для практики. Так я поступаю, чтобы очистить пространство и почтить образы и скульптуры божеств, обитающие в нем. Мне нравятся эти изображения, каждое из них напоминает мне об одном из аспектов действительности, духа, природы, моей работы в этом мире, вопросов, сжигающих мое сердце, излечения, которое я надеюсь предложить людям, посетившим мое занятие.

Я помахиваю мерцающим дымящим листом перед каждым объектом на разных расстояниях, как будто выполняю ритуал арати, когда лампада предлагается божествам, — ритуал, как правило, завершающий индуистскую пуджу. Перед одними божествами я произношу посвященную им мантру. Сначала перед большим изображением cg (Гуанинь), которое занимает наибольшее место на этом алтаре: «Намо Куан Ши Инь Пуса»; так звучит китайская версия ее имени. Затем перед небольшими статуэтками Будды и Ганеши, которые сидят как бы рядом друг с другом. «Намо Тасса Бхагавато, Арахато, Самма Самбуддхаса», что обычно переводят: «Почтение Благословенному, до конца Очистившемуся, Просветленному без остатка». «Ом Гам Ганапатайе Намаха» — пусть все препятствия будут преодолены.

Я обхожу зал против часовой стрелки до пары крыльев на стене. Когда-то они принадлежали молодому пестрохвостому ястребу: я обнаружил его, после того как его сбил поезд Национальной железнодорожной пассажирской компании «Амтрак»; отвез домой к своему партнеру, а он отделил крылья с помощью друга, знакомого с традицией индейцев лакота. Пусть мы достигнем полета свободы. Затем подошел к Зеленой Таре, непальской танка, которую мне подарил дорогой друг. «Ом Таре Туттаре Туре Сваха». Еще одна картина Куан Иня. И еще виток ароматного дыма перед небольшой фотографией непостижимого Нима Кароли Бабы, завернувшегося в плед. Среди его учеников Рам Дасс, Кришна Дас и другие; его ашрам мы посещали в Каинчи в подножие Гималаев. Махарадж, как его звали, передавал традицию киртана, которую я практикую. И мое сердце переполняет необъяснимая радость, когда я на мгновение останавливаюсь и вглядываюсь в его лицо...

Если листок еще тлеет, я прохожу в гостиную и иду дальше, изображение за изображением: Праджняпарамита, Мать всех Будд: «Гате Гате Парагате Парасамгате Бодхи Сваха». Дальше — несколько фотографий предков, дедушка и бабушка и другие. «Спасибо. Пусть у вас всех все будет хорошо». Танка, изображающая неизвестную танцующую дакини, рисунок нашего племянника: «Привет, З. Будь здоров». Потом большое нарисованное яркими красками изображение молодого Кришны, отдыхающего в полнолуние в окружении нескольких коров. «Харе Кришна!» Или «Джай Говинда!» Или пропою махамантру полностью, если у меня есть на то желание. За пианино еще одно изображение Будды, касающегося земли. Изображение Ганеши, нарисованное учеником, а также парочка новых подарков: Хануман, окруженный золотым ореолом; темно-синий Парамашива, тихий и космически неподвижный. Обход комнат — это момент благостного выдоха: я отпускаю день, отмечаю непрерывность моего основного намерения — жить жизнью милосердия и почитания, вновь и вновь обращающийся к истине и освобождению.

Но что же НА САМОМ ДЕЛЕ я делаю с этими всеми изображениями?

*

Это бессвязное эссе подогреет множество разных тем, я хотел бы остановиться по крайней мере на двух крупных религиях при поверхностном рассмотрении некоторых других религий. Я пока не знаю, куда это приведет, или чем закончится. Главное, я хотел бы узнать кое-что о киртане, возвышающей и прекрасной практике воспевания имен божеств на санскрите (как правило), которую я провожу каждый месяц в своей йога-студии для добросердечных собравшихся. Возможно, я хотел бы знать, почему я это делаю, должен ли я перестать, или чем же это меня захватывает. Многое в этом эссе — личный опыт, поскольку я пытаюсь подробно изложить свои позиции. Я думаю, это важное начинание, поскольку в определенном ключе в целом весь разговор идет о позициях. Кто говорит, и каким влиянием они пользуются? В процессе я подниму ряд вопросов богословского и политического характера. В конце эссе я углублюсь в рассмотрение гипотез в отношении колониализма, присвоения и власти.

*

Введение: как я выгляжу с этим бинди?

Мне становится все больше и больше неловко из-за некоторых аспектов этой гибридной, очень «американской» духовной практики, которой я предан и которой я обучаю. Особенно это касается вопросов расы, класса, притеснения, а также «нашего» самосознания — тех, кто искренне практикует традиции в отрыве от их южно-азиатских корней. Под «нашим» я подразумеваю широкое множество, состоящее в большинстве своем — но не полностью — из белокожих людей среднего класса, которые занимаются тем, что мы называем йога, киртан, буддизм, тантра, дхарма; но, заметьте, все это они НЕ ОТНОСЯТ к индуизму. Другим тоже не по себе, конечно. Об этом свидетельствуют болезненно актуальные проекты, например, проект #whitepeopledoingyoga («белые занимаются йогой»); статьи, подобные опубликованной в Elephant Journal; а также размещенная моим другом по практике киртана статья о хипстерах, которые носят головные уборы американских индейцев, потому что решили, что это подразумевает нечто неудобоваримое для нашего сообщества белокожих индофилов, которые носят шальвар-камизы и бинди и участвуют в киртанах.

То, что западная йога во много грешит ориентализмом, — уже не новость. Многие западные «йоги» превращают индийские атрибуты в фетиш с той же наивностью, с которой некогда сообщество дзен относилось к вещам из старой доброй Японии: маття, татами, таби и шоджи. В йоге это мала, бинди, татуировки хной, знак «Ом», а также, конечно, вездесущие изображения центральных индуистских божеств, — есть, наверное, миллион разновидностей таких изображений: Шива на тигровой шкуре, Кали с гирляндой из черепов, укрывшиеся от дождя под шалью Кришна и Радха, слоноголовый Ганеша со сломанным бивнем и тягой к сладкому, несущий гору Хануман. Мы используем эти изображения для украшения, вдохновения, чтобы они помогли нам в пробуждении духовности, как когда-то в далекие времена действовали на людей Иисус, Мария и Моисей. И ведь многие из нас их действительно ЛЮБЯТ. Но ориентализм, как и колониализм, его ослепленный всемогуществом близнец, все еще здесь, в игре, отбрасывают тень власти и неравенства. Неужели эти священные изображения предлагаются для нашего употребления? И да, и нет, с исторической точки зрения. Кто мы такие, чтобы использовать их так, как мы это делаем; значат ли что-то для нас пожелания (и какие именно тогда) представителей той культуры, в которой они возникли?

Говоря простыми словами: как же быть со всем этим неизученным присвоением другой культуры?

Изучение этого феномена подразумевает рассмотрение истории, религий, расы, касты, класса и геополитики. Я же только немного сковырну поверхность. Приведу здесь список неприятных вопросов вкратце в произвольном порядке:

1. Многие из моих знакомых почитают индуистские божества, повторяют их мантры, находят ощутимую поддержку и прозрение, обращаясь к рассказам о божествах в их психологических аспектах. Но при этом они не принимают индуизм, не становятся и не считают себя индуистами. Эта «религиозность второго порядка» (как это называет Марк Синглтон; Мэтью Ремски подвергает этот феномен тщательному анализу) пронизывает западное йогическое сообщество, распространяется по нему. И когнитивный диссонанс преобладает, как мне кажется, в киртане. На этом я и хочу сосредоточиться в этом эссе, посвященном ориентализму, фетишизации, колониализму, расизму, а также присвоению культуры. Я не планирую подробно обсуждать то, как западные «йоги» (неправильно) применяют индийскую иконографию — как прихоть или дань моде. Это, очевидно, ориентализм, который заслуживает жесткой критики (см., например, основательный обзор ориентализма, сделанный его первооткрывателем, ученым Эдвард Саид). За расизм и невежество, свойственные сообществу и приведшие к бездумному присвоению индуистской иконографии теми, кто не имеет какого-либо заметного отношения к религиозным ритуалам и культуре Южной Азии, их следует проучить. Благодарю сообщество SAAPYA, художника проекта #WhitePeopleDoingYoga Ширака Бхакту, а также благодарю многих других — за ваш ценный труд. Мне хотелось бы посвятить это эссе тому, как постколониальная критика отразится на тех, кто серьезно и искренне практикует йогу на Западе, считает духовные практики индийских религий своей основной практикой и жизненным ориентиром. Я не утверждаю, что искренняя практика вроде этой не должна считаться присвоением из-за одной этой искренности. Но я предположу, что здесь появляется нечто новое, что, пусть и имеет тень, не должно упрощаться до одной только тени.

2. Йога и йогические практики становятся элементом политических спекуляций правых индуистских движений, среди которых группы, считающие йогу собственностью исключительно индуистской культуры и инструментом для пропаганды и распространения индуизма внутри Индии. Большинство американских «йогов» не имеют понятия об индийской политике в отношении йоги и о том, как она используется движениями с антиисламской, сикхской, христианской и буддистской направленностями. В превосходной провокационной публикации египетского Института арабских исследований «Джадалийя» обсуждаются именно такие вопросы, касающиеся преобладания в йоге представителей определенных каст, а также исключения из йоги представителей низших каст - далитов и адиваси. Как же индийская йога, классовая и кастовая политика влияют на то, что практикуем мы как преданные, но не слишком просвещенные западные «йоги»? Кроме того, в Америке призыв рассматривать йогу как собственность индуистской культуры является центральной миссией Фонда американцев-индуистов (HAF), который, согласно публикации Коалиции против геноцида, «имеет связи с экстремистскими и жестокими организациями движения «Хиндутва», проповедующего индуистский национализм, например, «Вишва Хинду Паришад» (VHP) и «Раштрийа Свайамсевак Сангх» (RSS). (Из публикации «Джадалийя»). Значит ли это, что благонамеренные западные призывы уважать принадлежность йоги к индуизму и индийцам ненамеренно звучат в поддержку позиций фундаменталистского движения «Хиндутва», поддерживать которое прогрессивному западному большинству вовсе не хочется? (Благодарю Мэттью Ремски за это наблюдение, и я буду ссылаться на статью Мэттью об этом, когда ее опубликуют). Давлением со стороны «Хиндутвы» объясняется отзыв из печати и уничтожение индийским подразделением издательства Penguin тиража книги Венди Донигер «Индусы: альтернативная история», которую обвиняют в откровенной лжи. Ее книга отчасти радикальна потому, что посвящена обездоленным слоям индуистского общества: женщинам, животным, низшим кастам, а также коренным жителям регионов (племенам). Расцвет индуистского националистического правого крыла в Индии ознаменован своего рода уникальной победой большинством голосов Нарендры Моди и «Бхаратия Джаната парти» (БДП / BJP), выбранной в этом месяце в федеральные органы власти, едва уловимо изменившей при этом ситуацию в рамках американского йогического сообщества. Моди, который был членом «Раштрийа Свайамсевак Сангх» (RSS), изначально фашистской и восхваляющей нацизм организации, и которого они активно поддерживали во время выборов, обвинен в разжигании бунтов против мусульман и резни в 2002 году; сам же он это отрицает и осужден не был. По крайней мере он является лидером движения, выступающего за бизнес и рост, которое в корне изменило баланс сил в Индии и основополагающая идеология которого зиждется на «индуистском» самосознании. БДП известна тем, что настаивает на введении преподавания йоги в индийских школах, как кажется, в качестве средства для распространения принципов и идей индуизма; в то же время это встречает сопротивление мусульман и других, в основном, обездоленных слоев населения. Это все имеет сложные и серьезные последствия для процессов, которые поддерживают многие прогрессивные западные «йоги», как, например, недавний случай: суд в Энсинитас, Калифорния, по поводу «светского» преподавания асан йоги в американских школах. И что еще важнее, так это охлаждение религиозной терпимости по отношению к представителям Южной Азии, — вопрос, который освещается довольно плохо.

3. И в более широком смысле, а также, вероятно, ближе к существу вопроса для прогрессивных западных практиков йоги и киртана: по мере расширения исследований, касающихся исторических корней йоги, по сообществу, кажется, распространяется едва уловимое (и я бы сказал, необходимое) настроение дестабилизации. И принятые этим сообществом мифы развенчиваются один за другим, а это означает, что они помещаются в исторический контекст. В книге Марка Синглтона «Тело йоги» описывается, что происхождение большей части физической практики йоги, как она практикуется на Западе, совсем не древнее, что противоречит предположению пары поколений учителей, уверенных, что, поскольку «возраст» йоги насчитывает 3000 лет, то и асаны тоже появились столько же давно. Дэвид Гордон Уайт вот-вот собирается выпустить книгу, в которой он намерился проследить историю «Йога-Сутр» Патанджали, предложив, что почтенный текст не настолько уж древний, как мы думали. (Полный обзор этой книги выйдет в ближайшее время...). Уильям Брод из «Нью-Йорк Таймс», этот пресловутый негодяй, который, по слухам, просто ненавидит йогу (хотя я слышал, что это не так), в своей книге «Наука йоги» напомнил нам, что те, кто занимается йогой, получают МНОГО травм.

Немало моих знакомых учителей йоги и студентов сходили на красивую и странную выставку, посвященную "изображениям йоги", которую привезли из галереи Freer-Sackler в Музей искусства Азии в Сан-Франциско, и после ее посещения задались вопросом: «А чем же мы тогда, гм, занимается?» Учитель йоги и аюрведы Мэтью Ремски пишет серию очерков под общим названием «Что мы на самом деле делаем, выполняя асаны», где обращает внимание на травмы, выравнивание и многослойность когнитивного диссонанса, характерного для современной практики йоги.

Учитывая все это (и этого много, — и я никогда не смогу в достаточной мере углубиться в эти вопросы), вторя Мэтью с его серией умных и проницательных эссе, свое эссе я мог бы назвать: «Что же мы на самом деле делаем в практике киртана?»

*

Часть 1: Метис, бывший католик, ставший буддистом, поет песни во славу Ханумана. Что-что?!?

Когда я практиковал дзен, каждый раз кто-то задавал старшим ученикам вопрос, который, видимо, был неизбежным и от того странным и неловким: «Так вы что, буддист?» Ответ на него я слышал постоянно, и даже время от времени сам отвечал так: «Конечно же, нет!» Однажды был даже такой ответ: «Мне тут уже давно ни один буддист не встречался!» (Причем слово «буддист» произносилось с очевидным сарказмом). Очевидным для нас следствием этого было то, что определение — причисление себя к группе «буддистов» на основе племенной, институциональной и психологической принадлежности — было прямой противоположностью отсутствию идентификации с чем-то, казавшимся ядром практики дзен. Это предписание — воздержаться от ярлыков, а также от заявлений в широком смысле в части религиозной принадлежности — преобладает в моей нынешней практике Тхеравада Сангхи. Много раз в завершении ретрита, помимо наставлений об активном продолжении преданной практики и познания самого себя, без попыток «завербовать» своих друзей и родственников, мои учителя говорили: «Будь Буддой, а не буддистом».

Это кажется обоснованным тем, что медитировать, практиковать, расспрашивать об этом на пользу себе можно, не причисляя себя к такому религиозному институту, как буддизм. Безусловно, так и есть, по крайней мере до определенной степени, поскольку тысячи людей с Запада переходили от организованной религии к буддистским практикам. Это же практика с гибкой гуманистической психологией, предлагающей лучшее проявление религии: умиротворение, цель жизни, сообщество, практические методы устранения боли. При этом отсутствуют худшие аспекты религии: догма, сектантство, внешний авторитет, жестокость и принуждение. Но я все больше проникался ощущением, что, давая подобный ответ, мы игнорируем глубокие проблемы привилегий и колониализма. Когда я наконец стал отвечать, что я буддист, я сказал людям правду: я был очарован этой традицией, поэтому считал неправильным отрицать свою принадлежность к этому сообществу.

То есть, я стал обращенным.

И я встречаю все больше и больше западных практикующих — по крайней мере Тхераваду и тибетские направления, — которые совершенно уверенно считают себя буддистами. Я обретаю утешение, всем сердцем; а это традиционно означает принадлежность к буддизму. Я пропеваю молитвы, ношу соответствующие одеяния. Я передаю деньги в дар в центры. Ощущаю определенное родство с буддистами разных культур: в основном, с таиландцами и бирманцами, но и буддистами со Шри-Ланки, Лаоса, Вьетнама, Индии, Тибета, Китая, Японии, Кореи, Монголии и т.д. Когда я вхожу в буддистский храм, где бы он ни был, я чувствую себя как дома. Заслуживаю ли такое, — это надо спросить у членов сообществ, которые построили эти храмы; но я и правда ощущаю себя так...

Не усиливает ли, пусть ненамеренно, отрицание преданными практикующими с Запада своей принадлежности к буддизму как религии из-за неприязни к самоопределению, которое способствует излишнему укреплению эго, разрыв между западными мирянами, практикующими буддизм, и сообществами иммигрантов, прибывших из буддистских стран. Азиатско-американских буддистов в тех центрах, где я практиковал, относительно немного: в центрах практики дзен и випассаны, в большинстве своем.... Тибетские центры на территориях с большой численностью беженцев с Тибета, имеют более смешанный состав, но равновесия еще не достигнуто.

Монастыри Тхеравады, где я практиковал, например, Ват Метта в Сан-Диего, в наибольшей степени влились в сообщество. При этом такая интеграция довольно интересна: все западные монахи, западный учитель, но центр существует почти полностью благодаря поддержке сообщества иммигрантов из ЮВА. Политическая подоплека этого явления хорошо изучена учеными, например, Чарльзом Пребишем в книге «Лица буддизма в Америке», написанной в соавторстве с Кеннетом Танакой, а также в книге «Просвещенный переход»...

Но есть еще области для изучения. Я никогда не слышал от иммигранта-буддиста, что причисление себя к буддистам — это каким-то образом идет вразрез с реализацией благородной истины анната, или Не-Я, что, как кажется, служит богословским обоснованием для того, чтобы избегать такого самоопределения. На самом деле, все наоборот. Как практикующий, получивший невероятную пользу от перехода в буддизм, я бы настаивал, что стабилизирующее действие — обрести утешение — помогает заручиться поддержкой сообщества и заложить основы веры, необходимой для того, чтобы эго справилось с невероятно дестабилизирующим опытом, когда материальное «я» станет реальным для своей бестелесной сущности.

Американский буддизм объединяет тех, кто стал буддистом, а также сообщества иммигрантов из буддистских стран; у них есть некоторые взаимоотношения, пусть и чреватые недопониманием и культурными различиями. А вот разрыв между индуистами и западными практиками йоги — гораздо больше. Сколько я знаю западных практикующих йогу, кто на самом деле относит себя к индуизму? — НОЛЬ. Я знаю «йогинов», «тантриков», «бхактов», «дева-дасов», «саньясинов» и даже нескольких «шиваитов», но я ни разу не слышал, чтобы кто-то из белокожих практиков причислял себя к индуизму...

И, конечно, расовая принадлежность — это один из тех слонов в посудной лавке, вместе с классовой принадлежностью и различными привилегиями, которыми пользуются представители промышленно развитых стран в разных частях мира. Под этим чересчур обобщенным понятием «западного йогина» я подразумеваю, преимущественно, белого человека, принадлежащего к среднему классу или богеме, либерального или прогрессивного, образованного, из тех, что заполняют мои занятия по йоге и составляют йогическое сообщество. В последнее время наблюдается много примечательной активности по поводу расы, пола, странности, размеров тела в йоге, например, протесты в рамках движения «Деколонизация йоги», организованного Би Скофилд; но куда меньше обсуждается религия.

И в любом случае, к какой религии западные йоги могут обратиться?

По мере того как мы, сообщество, узнаем об исторических корнях йоги, нам становится понятнее: большая часть из того, что мы в Америке сейчас называем «йога», очень далека от древних индийских истоков. И совсем немногие из оставшихся практик заслуживают, чтобы их называли «классическая йога» (по Патанджали, — чтобы это была медитативная практика, ориентированная на сосредоточение); или «тантра» (то есть, ритуалы, пение мантр, практика познания с помощью гуру природы самосознания); или «хатха-йога» (очистительные практики и сублимация сексуальной энергии для подъема кундалини и распространения ее по энергетическим каналам). А ведь это, возможно, три самых выдающихся исходных до-современных практики. Сохранились их остаточные признаки, конечно; но они зачастую едва уловимы; как, например, следы древнегреческих пифагорейских ладов в этом фанковом мотивчике в один минорный аккорд — музыке, которая фоном звучит в кафе, где я сейчас пишу. Древнее прошлое еще дальше, чем мы думали, а не ближе.

Конечно же, ни одно из этих направлений в их настоящих проявлениях не были «индуистскими», ведь этот термин возник на заре британской колонизации (на основе персидского слова); под ним подразумевалось без разбора все, что около и южнее реки Инд, а именно весь субконтинент (Индостан) — тысячи отдельных божеств, практик, философий, языков. [Мой ученый друг, Крис Уоллис, исправляет меня (и истории, которые я читаю), дескать, этот термин ввели сами представители Южной Азии для обозначения самих себя в XV веке. Я откорректирую это заявление, когда узнаю об этом больше]. Например, хороший обзор философии индуизма начинается с попыток дать определение индуизму, будь то через кастовую расовую или культурную принадлежность, или же ключевые доктрины. Что же понимать под термином «индуизм» в таком случае? В чем же тогда состоит присвоение? Является ли почитание божеств, связанных с конкретной религией, практикой этой религии? И означает ли такое почитание и уважение — обращение к этой религии? И может ли это искреннее добросердечное уважение оградить практикующего от того, чтобы стать колонизатором?

Часть 2: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе-Харе…

Большая волна йоги хлынула на Запад в 60-х годах; и этому отчасти способствовал Рам Дасс, который познакомился в Индии с блестящим молодым калифорнийцем, Бхагаван Дасом, а через него — с Ним Кароли Бабой (Махараджи). Благодаря встрече с Махараджи, который занял почетное место в его сердце, Рам Дасс написал книгу «Будь здесь и сейчас». Своих нетерпеливых учеников из Америки Махараджи учил петь: они пели молитвы божествам, заполнявшим индийское духовное воображение. Они учились любить Кришну и Радху, Шиву, Дургу и Кали, и особенно Раму, Ситу и Ханумана, которого любил Махараджи. И они разучили состоящую из 40 стихов поэму, восхваляющую Ханумана, которого почитал Махараджи, — потрясающий гимн Тулсидаса «Хануман-чалиса». Начало там такое: Шригуру Чарана Сароджа Раджа Ниджа Ману Мукуру Судхари...

Принимая пыль лотосных стоп моего Гуру, чтобы полировать зеркало моего сердца,

Я пою во славу по-настоящему лучшего из Рагху, который дарует четыре плода.

Я ничего не знаю, поэтому я помню тебя, Сын ветра.

Даруй мне силу, интеллект и мудрость, устрани мои загрязнения и печали.

Я научился любить этот гимн у Кришны Даса, и каждый месяц на своем киртане я пою его уже на протяжении нескольких лет. Зачастую меня до слез трогает то чувство покорности, преданности и веры, которые вызывает во мне эта молитвенное пение. Когда, упомянув об историях о Ханумане, его качествах и предстоящих достижениях,...

Ты охраняешь двери Рамы, никто не войдет без твоего разрешения.

Те, кто обретает утешение в тебе, находят все свое счастье; те, кого ты защищаешь, не знают страха.

Только ты сам и способен выдержать свой собственный блеск, три мира трепещут от твоего рычания.

Призраки и злые духи отступают, великий герой, когда произносится твое имя.

…молитва громогласно завершается великими словами…

Воспевая хвалу тебе, каждый восхваляет Раму, и разрушаются горести вечного перерождения.

В момент смерти каждый приходит к обители Рамы, родившись там, как преданный Бога.

Зачем поклоняться каким-то другим божествам? Хануман дарует вам все счастье.

Прекратится страдание, вся боль уйдет у тех, кто помнит могучего героя, Ханумана.

Победа, Победа, Победа, господь Хануман! Даруй твою благодать мне, как мой Гуру!

Те, кто повторит это сотню раз, освободится из неволи и получит благословение.

«Джай Джай Джай Ханумана Госаи!»... Наши руки и голоса взмывают в воздух. Комната, кажется, вот-вот взорвется, переполненная радостью. «Паванатанайа Санката Харана»…

Сын ветра, разрушитель печали, воплощение благословения!

С Рамой, Лакшмана и Ситой, ЖИВИ В МОЕМ СЕРДЦЕ, Король Богов!

Я обретаю утешение у ног любимого Ситы, Рамы.

Воплощение счастья, Сын ветра, удали все горести с корнем.

И мы завершаем: «Шри Рама Джай Рама Джай Джай Рама». Я люблю эту практику. Даже пишу о Ханумане с трепетом в сердце. Так в чем же проблема? Разве в том, что обрести утешение в Будде и обрести утешение в Раме — это на самом деле, в целом, не одно и то же? Неужели в том, что я не индуист? В том, что я не из Индии? Не вайшнав? А есть ли вообще здесь проблема?

Хиппи и их потомки, я, а также некоторые члены сообщества унаследовали практику киртана — духовную технологию, состоящую из образов, имен, историй, концепций и способа встроить их в наше сознание путем повторения: мантры, песни, а также почетания и размышления. Нас колонизировали и обратили в свою веру. Но «нас» здесь — это означало и означает наличие влияния стран «первого мира». Так что мы, очевидно, колонизаторы — во многом. Здесь возникает проблема власти / влияния и привилегированности, даже в случае самых благих намерений. Представители белой расы стали давать определения, что такое йога и киртан, конечно, для мира белых людей, и тогда практика белокожих начала определять условия и пределы, в которых должны оговариваться эти понятия. Йога и киртан изменились в ответ на определенную нервную реакцию со стороны западных практиков. Асаны йоги стали больше, чем в Индии, ориентироваться на силу, психологию и осознанность, и киртан стал больше похож на рок-концерт. Теперь у нас есть пафосные поп-киртан гибридные музыкальные группы, киртроника и Бхакти-фест. Совсем не напоминает тех троих старцев, вместе с которыми я сидел в дверном проеме крошечного внешнего святилища при ашраме Махараджи в Каинчи, когда они пели махамантру Кришны, беспрерывно повторяя извилистые мелодии, каждый по очереди, чтобы у них точно получилось петь ее круглосуточно.

Очевидно, духовная технология работает; под этим я подразумеваю, что она «обуславливает положительные изменения как в отдельном практикующем, так и в сообществе практикующих в целом». И это касается даже тех западных последователей, кто практикует непоследовательно и с минимальной (в сравнении с другими) преданностью. Безусловно, я должен пояснить, что я вкладываю в понятие «положительные». Для меня это значит: «более доброе отношение к себе и другим, уменьшение страданий благодаря развитию самообладания и уравновешенности». И вот уже проблема. И мы еще не пробовали дать определение таким понятиям, как «мокша» (освобождение) или «нирвана»! Все они — оспариваемые определения, а также оспариваемые области самоопределения и завоевания. И по их формулировке понятно, что их дает тот, кто стал буддистом, — поскольку это я даю такие определения. Даже если бы под «работает» я подразумевал «помогает утвердиться в вере в Раму как всемогущего бога и утешение», значило бы это, что тот, кто имеет такие ощущения (а таких я много знаю), стал индуистом? Перенял не только образ, историю, песню, но и жизненные установки?

*

Часть 3: как не колонизировать?

Миюки Бейкер в своем замечательном эссе «Йога и колонизация», снабженном отличными ссылками на ресурсы и хорошим обзором проблем, приводит выводы, что нужно делать, чтобы не быть колонизатором. При этом все сводится к уважению: «признайте суть и важность проблемы». Учиться тому, как не колонизировать даже ненамеренно, тоже необходимо; и это является важной частью искренней духовной практики. В своей прекрасной презентации «Рассмотрение понятий влияния и привилегированности в йоге» Ким Кросби тщательным образом анализирует все ключевые определяющие пункты, опираясь на массу ссылок и ресурсов. Этот тип противодействия притеснению — хорош для начала, и я благодарю за него. Я сам являюсь преданным практиком, преподавателем йоги, буддизма, киртана и философии южной Азии — индуизма и буддизма, пишу статьи, нацеленные на других практикующих, как я сам. Поэтому взял на себя смелость составить свой черновой список предложений (многие из них я почерпнул у других авторов работ по этой теме, а также взял за основу структуру, позаимствованную в «Бхагават Гите») по практикам, которые могут выполнять студенты-последователи этих традиций:

1. Образование без конца. Джняна-йога. Наша обязанность как учеников, изучающих обширную традицию, — узнавать столько, сколько возможно, и не только от учителей, принадлежащих к одной с нами культуре. Пойте киртан с индусами из Южной Азии, медитируйте с буддистами из Азии любой традиции, какая вам нравится; читайте тексты вашей традиции в лучших переводах, какие только можно найти. Западные учителя, пусть часто из лучших побуждений, но проявляют культурную предвзятость. Изучите свои собственные позиции. Проведите исследование, как противодействовать притеснению, расизму и колонизации. Примите образование всерьез, и будьте прилежными учениками. Не заявляйте свои права на мастерство.
    
2. Почитание без иронии. Бхакти-йога. Если вы хотите обращаться к индуистским или буддистским божествам в своей практике, молитесь им искренне, смиренно, и ставьте под сомнение, нужно ли вам размещать их изображения на вашей футболке, чехле под коврик для йоги или рабочем столе компьютера. Если вы используете их изображения, знайте, что они священны; и задавайте себе трудные вопросы. Проявляйте как можно больше уважения.

   (Поясню в полной мере свои позиции: я использую их изображения в своей рекламе как преподавателя, потому что их почитание является основной моей практики и веры. Заявив так, я не обязательно нашел решение этой проблемы, конечно; и я много размышляю об их использовании.. Это открытый вопрос для меня, и часть данного исследования.)
    

3. Практика без притворства. Раджа-йога. Выполняйте те практики, которые наиболее благотворно возействуют на вас. Медитируйте. Дышите и двигайтесь с энергией и намерением. Уточните для себя свое намерение, тренируйте сосредоточение, спрашивайте. Беритесь преподавать лишь те практики, которые вы до этого сами выполняли уже в течение нескольких лет. Развивайте дисциплину, волю и последовательность практики. По мере повышения сосредоточения, распространяйте свет осознанности на все более тонкие привычки своего ума. Привычки, которые провоцируют дискриминацию, страх, обособление, суждение, допущение, обобщение, игнорирование. Выявите в себе систему вредных для вас взглядов. Выявите такие установки в вашей культуре. Выражайте свое мнение активно. Но каким бы активным вы ни становились, не отказывайтесь от вашей основной практики.
    
4. Деятельность без привязанности. Карма-йога. Присоединяйтесь к тем, чья деятельность вдохновляет вас. Найдите способы, чтобы стать активным участником вашего сообщества. Но если вы обнаружите свою излишнюю настойчивость в решении какой-то конкретной задачи, или что вы изо всех сил стремитесь достичь какого-то конкретного результата, отступите на шаг назад. Посмотрите на ситуацию в целом. Затем осмыслите перспективы в еще большем масштабе. Иногда события вершатся в космическом и экзистенциальном масштабе, иногда — это микроскопические события в ближайшей перспективе. Действуйте из этических соображений, как можно лучше. Поймите, что никто не может влиять на события будущего. Не зацикливайтесь на стремлениях к успеху и своих неудачах, но продолжайте отстаивать справедливость. Делайте все, что вам нужно, чтобы быть счастливым в процессе. Это марафон, а не спринт.

*

Итак, четыре йоги, противодействующие притеснению:

Образование без конца.

Почитание без иронии.

Практика без притворства.

Деятельность без привязанности.

*

Послесловие: религия, самобытность, культура, имена — все это является двойственным. Бог — нет, ... но говорить так — тоже двойственность.

Часто на киртане я исполняю как буддийские, так и индуистские гимны. Однажды ночью несколько месяцев назад мы пели прекрасный, глубокий гимн Шиве, и я рассказал историю о Шиве как Чистом Сознании, описывая образы и идеи, принадлежащие традиции шиваитской тантры. Это имело смысл (для меня; и это уже синкретическое направление, хотя и уходит корнями в раннюю тантру). Так я хотел подойти к разговору о шуньяте, Пустоте — качестве абсолютного отсутствия постоянного, которое характерно для всего обусловленного. Так я подошел к «Сутре Сердца», великому буддийскому гимну Махаяны, посвященному невозможности постоянства любого аспекта действительности, в том числе самого буддизма. Я предложил повторять мантру Богини Истинной Мудрости, которую завершает текст. «Гате Гате Парагате Парасамгате Бодхи Сваха». «Ушел, ушел, вышел за пределы. За пределы пределов. Пробудился. Так оно и есть». Мы пели мантру снова и снова, следуя гипнотической мелодии на низких нотах. Настала ночь. Я не знал, как перестать петь. Я подумал, пусть идет, как идет; потом действо, казалось, начало закругляться само по себе, и после последнего медленного запева, я почувствовал, как полное молчание заполнило комнату. Я закрыл глаза и сел, и все сидели. В комнате все было так, словно это площадка детского сада во время обеда: весь хаос прекратился, и качели пустуют в прохладе.

У нас все еще осталось полчаса на киртан — время, чтобы петь. Но ... кому? Какому божеству? Никто не приходил на ум. Никого не существовало. В конце концов я начал говорить об открытом пространстве, об уме, об осознанности. Я снова спустился с небес на землю — в относительный мир себя и других. И в итоге мне удалось вернуться к Хануману, я не уверен, каким образом. Может быть, как раз дело во влиянии самой преданности и почитания, а не образа «бога обезьян». И мы пели «Хануман-чалиса». Просто и спокойно. «Я ничего не знаю, поэтому я помню тебя, Сын ветра». Если ветер, как учат в некоторых направлениях традиции, связан с Умом, то я мог бы вывести уравнение, что преданность / почитание является порождением ума. Если активность ума (уточню, что здесь мы имеем в виду манас, аспект внутреннего опыта, связанный с мышлением и именованием) по своей природе создает двойственность — субъект и объект, «я» и другие, молящийся и божество — тогда преданность / почитание может быть его самым изысканным проявлением. «Я ничего не знаю, поэтому я помню тебя». Эта двойственноть оказалась глубоко ценна для меня в моменты больших трудностей в практике, когда я действительно нуждался в какой-то зацепке, ключе. Но когда я встал на путь буддизма — 4 Благородные Истины — страдание, его причина, его прекращение, и путь, который ведет к прекращению страдания — божества ушли. Ушли.

*

Шри Х. В. Л. Пунджа (Пападжи), великий учитель Адвайты (философии недвойственности), почитал Кришну всю свою жизнь — до встречи с Шри Раманом Махарши. Пунджа описывал эту встречу в своем интервью:

Он спросил меня: «Почему ты не приходил так долго, столько дней?» Я был очень горд. Я ответил: «Я играл со своим Богом». «Очень хорошо, очень хорошо, — сказал он. — Ты играешь с Богом?» «Да, играю. Я всегда играл». «А теперь ты его видишь? Прямо сейчас видишь?» «Сейчас нет, — ответил я. — Не сейчас. Когда у меня видение, я вижу его, иногда даже ночью. Когда у меня видение, я вижу его, не всегда. Но поэтому я хочу видеть его всегда».

Тогда он сказал: «Бог не появляется и исчезает».

Такое я услышал впервые: «Бог есть сама реальность. Бог не исчезает. Он сам по себе явность. То, что появляется и исчезает, — только ментальный образ, только воображение». Мне не нравилось то, что я слышал, эта философия. «Кришна появлялся и исчезал. И видящий все еще здесь, тот, кто увидел Кришну, все еще здесь. Узнай, кто видящий».

Благодаря этому учению Пунджа отказался от учения о двойственности и от стремлений к видениям и принял традицию недвойственности, которую он выдающимся образом продолжил и которой учил.

Здесь и сейчас узнайте, кто вы есть. Это высшая Реальность, это высшее учение. Я не думаю, что какое-либо другое учение может превзойти это учение. Узнайте свое «Я», а затем познаете остальное, если это необходимо. Когда вы узнаете самого себя, ложная явность исчезнет. И эта ложная явность не появится вновь, когда Настоящее откроется вам. У него нет ни формы, ни имени; оно не располагается в каком-либо месте, — ни внутри, ни снаружи. Это Вечный покой. Каждый из вас уже пребывает в нем. Единственное препятствие — ваша озабоченность чем-то еще, чем-то нереальным, ненастоящим. Это единственная помеха. В ином случае эта свобода, эта мудрость, эта красота, эта любовь всегда ждет вас. Вам нужно только направить внимание внутрь своего собственного «Я», и вы увидите, что вы всегда были свободны. Такова ваша собственная природа.

Освободившись от Кришны как идеи того, что находится за пределами, Пунджа утвердился в своей вере и достиг сосредоточения ума-сердца.

Я же наблюдаю, что американские «йоги» восторгаются учениями о недвойственности, подобно тому, что приведено выше. Мне кажется, что такие учения помогают им обосновать отказ от любой фиксированной точки зрения или религиозной принадлежности. Они поступают так по очень разным причинам: скептицизм, отвращение к структуре, отвращение к учению и идеям обособленного божества. По моему мнению, приняв учение о недвойственности из-за скептицизма, а не веры, человек в большей степени подвержен поиску обходных путей в духовном и разобщению, чем интеграции и взаимодействию. Поэтому я стараюсь учить основам этого мировоззрения, — например, о Пустоте — исходя из этики, внимательности и осознанности, а также преданности /почитания. Но, с точки зрения Пустоты и недвойственности, все божественные имена являются творениям культуры. [Кстати, я пишу слова с большой буквы, когда они являются прямым переводом термина с санскрита или пали, чтобы отличить их от соответствующих слов в обычном значении, иначе можно запутаться].

В конечном счете божества не имеют «ни формы, ни имени». Границы, племена, самобытность, сообщества,... — все они Пусты. Но мы не можем по-настоящему основывать свои действия на Высшем. (Такова позиция тех, кто выступает против антидискриминационного движения: считается, что отрицание реальности расизма — это путь к прекращению расизма. Но это не совсем так...) Действие всегда Относительно, всегда с чем-то связано, всегда прямо здесь. И осуществляют его эти конкретные люди или те. С помощью этих историй или тех. Этих изменяющихся потребностей, этой изменяющейся земли.

Религия Южной Азии пришла на Запад, распространилась, отбросив многое, но хорошо сохранив кое-что, и процветает здесь — в сердцах и телах людей, ставших йогам. Это не индуизм, но это и не совсем не-индуизм. Это что-то новое, и я пока не могу подобрать этому явлению хорошее название. Приходите ко мне в это воскресенье на киртан. Мы будем петь, восхваляя Раму и Ситу, Будду, Дхарму и Сангху. Я буду говорить о сомнении, вере, и спрашивать нас всех, что же мы делаем. Мы закончим пением гимна «Хануман-чалиса», как мы всегда делаем.

Того, кто поет «Хануман-чалиса», ждет успех, господь Гаури (Шива) тому свидетель.

Говорит Тулсидас, который всегда остается слугой Хари: «Господь, поселись в моем сердце».

***

Постоянный адрес статьи: http://www.nadalila.org/devotion-and-doubt-race-religion-and-postmodern-kirtan/

Перевод Елены Саноцкой